Судьба — солдатская - Борис Орлов

Опять топали с добрый час: ходили строевым шагом, в ряд, в шеренгу, поворачивались налево, направо, кругом… Повторяли приемы с винтовкой… Когда командиры взводов вышли из школы, все уже так выдохлись, что Чеботареву даже подумалось: «Лучше бы за диверсантами гоняться по лесу», а когда следом за ними показался на крыльце подполковник в сопровождении Холмогорова и Бурова, у него внутри что-то екнуло. Но подполковник направился к машине, где уже сидел шофер. Чеботарев прошептал: «Пронесло!» — и глянул на Зоммера, который продолжал командовать отделением. Молча Петр ругал Федора: «Паникер ты! Этот подполковник — Человек с большой буквы! Сам приехал, а не Вавилкина своего прислал. Приехал, разобрался и укатил восвояси. Может, кому-нибудь за дезинформацию еще влепит как следует».

Но угнетенное состояние не проходило. Чеботареву казалось теперь, что в разговоре с подполковником он вел себя неправильно. «Молчал, как дурак, — выходил из себя Петр. — Надо было выложить ему все о Федоре. Рассказать, какой он честный парень, верный, принципиальный… Я же многое о нем знаю!..»

Глава пятая

Момойкин по-прежнему упорно искал встречи с Валей, которая теперь стала избегать его, а когда он заходил к ней в комнату, старалась не разговаривать с ним, и если по работе приходилось обмолвиться словом, то называла его на «вы». Саша нервничал.

Как-то в полдень он возвращался с машиностроительного завода, где проводил совещание с активом комсомольской организации. Еще по дороге ему пришла в голову мысль, что поскольку идет всеобщая мобилизация, то и в горкоме секретарей и заведующих отделами призовут в армию, а места их занять будет, по существу, некому. «Мне, конечно, предложат какой-нибудь пост, — решил он, и самолюбие его разыгралось: — А здорово будет! Вот возьму да вступлю в партию, и меня назначат секретарем… Конечно, а кого же?! Не поставят же на это место девчонку». Но для полного счастья, посчитал он, будет недоставать семьи, хорошей красивой жены, как Валя. «А может, начистоту с ней поговорить? — дерзко подумал он. — Война! Что, Валя ждать будет этого… солдата? Женская половина человечества так устроена, что ждать не умеет. Да и нет смысла ждать. Солдат и… секретарь — все-таки разница есть. Любовь любовью, а благополучие тоже вес имеет».

В горкоме был обеденный перерыв. Саша шел по коридору, приоткрывал двери пустых комнат, заглядывал в них и снова закрывал. Ему нужен был заведующий орготделом. В секретарской комнате Саша увидел Валю. Она печатала на машинке. «Вот сейчас я с ней поговорю», — решил Саша и вошел в комнату. Валя, окинув его сердитым взглядом, продолжала работать. Саша сел на стул у окна, почти рядом с Валиным столом. Смотрел на ее тонкие пальцы, проворно и легко ударяющие по клавишам. Потом приподнялся, пододвинул стул еще ближе к столу. Вздохнул. Забросил пятерней к затылку волосы. Когда Валя вложила чистые листы бумаги и снова начала печатать, он опять вздохнул.

— За что вы обиделись на меня, Валя? — спросил наконец он, назвав ее на «вы».

— Я ни на кого не обиделась, — сухо ответила Валя, не переставая стучать на машинке.

— Обиделись, — произнес Саша и улыбнулся.

Про себя Валя давно простила его. «Что с них, с парней, возьмешь? Все они такие — липнут к нам, хочешь или не хочешь этого», — заключила она как-то, подумав о Саше. Но внешне не изменила к нему отношения. Сейчас Валя не сдержалась и улыбнулась. Саше только того и надо было. Пододвинув стул вплотную к столу, он тоже улыбнулся и протянул ей руку, настойчиво требуя замирения.

— Отстань, — перейдя на «ты», сказала Валя. — Что мы с тобой, воевали, что ли?

Саша не отставал, Валя протянула ему руку:

— Ну, мир, мир, мир! Еще что?

Тот не выпускал ее руки.

— Правильно, Валя, верх всегда должно брать благоразумие, — говорил он радостно. — Из-за пустяков ссориться, когда вместе работаем, одним и тем же живем, — это, конечно, глупо. Знаешь, давай пойдем сегодня в кино?

— Что ты, Саша! — высвобождая руку, ответила Валя. — Какое кино нынче, если я вот дела сдаю! Ухожу я от вас.

— Как уходишь?! — Саша встал. — Куда?

— В госпиталь. По нашей, горкомовской рекомендации.

Саша вспомнил, что два дня назад к ним действительно поступила из военкомата бумага. В ней говорилось, чтобы комсомол помог развертывающимся в городе госпиталям организовать набор медицинского персонала. Целый день беседовали тогда с работниками Осоавиахима, подбирая молодежь из тех, кто окончил курсы сандружинниц.

— Зачем же ты это сделала? — сказал Саша после минутного молчания. — Тебе что, в горкоме не работалось? Да ты знаешь…

Валя перебила:

— Все знаю. Сейчас надо быть там, где мы нужнее, где принесем больше пользы. Ты же сам за это агитируешь.

— Не смешивай: то агитировать, а то самой работать.

— Одно и то же, — взяв папку, с укором в голосе проговорила Валя. — Чем мы лучше тех людей, которые там работают, и чем они хуже нас?

— Нет, не понимаю, — твердил Саша, осознавший вдруг, что теряет Валю.

— Да нечего понимать! Не буду же я сидеть здесь, раз все воюют… Даже стыдно здесь сидеть, когда такие, как я, нужны там, в госпиталях. Вы интересовались, прости, ты… интересовался, сколько раненых поступает?

Саша подошел к ней вплотную, сказал тихо, оглядев при этом комнату, будто проверяя, нет ли кого в ней еще:

— Ты не понимаешь. Я добра, только добра хочу тебе. А не понимаешь ты вот что. Пройдет неделя еще, две, три, и всех ребят от нас возьмут в армию. Кому же тут работать? Мне придется и таким, как ты… У тебя же мать больная, отец. Разве можно тебе не учитывать этого? — И добавил, заглядывая в глаза Вале, которая упорно, склонившись над папкой, продолжала нумеровать страницы: — Здесь и ты бы пошла в гору… Оклад бы повысился… А там… и перспектива бы возникла…

— Давай не будем, Саша, решать мою судьбу, — улыбнулась Валя. — Что ты так печешься обо мне? Заключили мир, а тут хоть снова ссорься.

— Я… как товарищ, как человек, который относится к тому, как устроится твоя жизнь… может, не совсем и равнодушно, но, все взвесив… Понимаешь, я хочу… счастья тебе… А ты…

Саша замолчал. Почему-то подошел к окну, заглянул через полуоткрытую дверь в кабинет, вернулся к Вале. Ему хотелось сказать: «Не любил бы тебя, так хоть в воду кидайся!» Но он молчал.

Пришел секретарь.

— Саша, зайди ко мне, — сказал он повелительно и скрылся в кабинете.

Валя с усмешкой посмотрела на уходившего Сашу. Положила папку в шкаф у стены. «Ну вот и все», — подумала она с какой-то грустью, потому что поняла вдруг, что действительно никогда больше не вернется сюда, к этим папкам, к столу, к людям, которые успели занять в ее сердце определенное место.

Было часа три, когда Валя вышла из горкома комсомола. Боясь, что место ее в госпитале могут занять, решила идти туда сейчас же.

Проходя мимо магазина, пристально оглядела очередь. Тут же встретился ей военный патруль: сержант и два бойца. Скользнув по их красным повязкам на рукавах, она остановила взгляд на поваленных у тротуара, видно, танком молодых тополях, под сенью которых как-то в конце мая они гуляли с Петром. Стало грустно. Но еще грустнее стало ей, когда она увидела, что госпиталь, в котором собиралась работать, разместился в казармах, где стояла часть Петра.

У проходной санитарные машины ждали очереди, чтобы въехать во двор. Валя остановилась, мельком взглянула на раненых в кузове полуторки, и ее взяла оторопь. Показалось, никогда больше не вернется прошлое: она побежит с работы сюда и ей навстречу из этих ворот выйдет Петр. Из этих ворот… Да ворот, по существу, уже и не было. Одна их половина валялась у забора — видно, зацепила машина и сорвала, — а другая висела, распахнутая, на одной петле.

Через въезд то и дело пробегал невысокий мужчина в белом халате. По его требованию проезжали во двор машины с ранеными. Тут же сновали городские мальчишки, чтобы хоть одним глазом взглянуть на раненых бойцов и командиров. Мужчина в халате одинаково равнодушно покрикивал и на мальчишек, и на зазевавшихся шоферов.

Робко подошла Валя к мужчине в халате, спросила, назвав номер нужного ей госпиталя, туда ли пришла.

Мужчина, грозя кулаком шоферу, который намеревался проехать через ворота, показывал на ухабину. Мельком взглянув на Валю, бросил:

— Сюда идите, барышня, — и указал на двор.

В этот день Валя до позднего вечера носила раненых. Сначала носилки казались легкими, но через некоторое время она почувствовала их тяжесть. Пальцы переставали держать скользкие толстые ручки. Валина напарница, бывшая сестра из городской больницы, откровенно ее жалела.

— Куда тебе с твоими-то пальчиками, — сказала она по-матерински сострадательно, когда увидела, как Валя на ступеньках крыльца чуть-чуть не выпустила ручки носилок.